(Эта история была признана лучшей за конкурс «Золотой Хвост» 2010. Автор: Мадлевская Елена)
Рассказывать непросто, а слушать еще сложнее.
Я работаю в Российском этнографическом музее (Санкт-Петербург) и по приглашению института культуры (теперь это тоже университет) читаю в этом вузе лекции по традиционной русской культуре. Очень люблю, когда студенты посещают мои лекции, особенно если формой проверки их знаний является зачет – в этом случае аттестация происходит «автоматом». Хуже, если студент не ходил на лекции, а к тому же деканат поставил по моему курсу группе экзамен: как правило, и студенты почему-то трепещут, да и на меня находит уныние. Спрашиваю обычно не более полутора-двух, ну, трех минут: уровень знаний виден сразу. Студенты, как известно, бывают разные. Редкий случай, когда без конкретного знания материала студент проявляет сообразительность; за несколько лет таких, пожалуй, лишь пара попалась, что характерно, с восточного отделения. Однажды, после последней лекции, по сердцу бальзамом пролился отзыв о моем курсе одной студентки-«восточницы»: теперь, мол, мне понятна специфика социовозрастной стратификации в культуре народа, которым я занимаюсь (речь шла каком-то восточном этносе). Я готова была студентке без экзамена поставить «отлично». Чаще же приходится слышать либо легко узнаваемые свои фразы, тщательно записанные старательными студентами (это в лучшем случае), либо какое-нибудь «му-му», скачанное из интернета. Но существует среди студентов и такая практика: хорошая девочка старается качественно записать материал лекции, а лентяи, манкирующие учебный процесс, ксерокопируют тетрадь «старательницы» и в последний день пытаются «объять необъятное», что, как говаривал Козьма Прутков, сделать нельзя. Ну, вот и случился один раз случай, то ли смешной, то ли грустный – это с какой точки зрения посмотреть.
Отвечает мне одна барышня, которую я на экзамене впервые и увидела, в руках тетрадь с лекциями мнет. Отвечает так нагло бойко: бывают такие, что искусственно создаваемой живостью речи, даже некоторым интонационным напором стараются изобразить всезнание, бывалость, причастность к материалу. Вопрос был о статусе мужчины. Через минуту бурный поток речи барышни останавливаю и спрашиваю, какой комплекс одежды был характерен для мужчины в традиционной культуре. Барышня, не моргнув, без запинки отвечает: «Рубаха, шорты…» – чуть тревожно останавливается, увидев, вероятно, изменение в моем лице. Прошу уточнить название второй детали мужского костюма, думая, что, может, я ослышалась, но одновременно и понимаю, что это невозможно, так как слова «шорты» и «порты» имеют все же ударение на разных слогах. Барышня открывает конспект и с возросшей уверенностью в голосе говорит: «Шорты! Так и записано», – и тычет пальцем в тетрадь. Пришлось предложить студентке подумать, какого происхождения может быть слово «шорты» и когда оно могло войти в русский язык. Как водится в такие минуты, все присутствующие подняли головы – в аудитории повисла тяжелая тишина… Вот ведь как бывает: то ли у владелицы позаимствованного конспекта почерк был не очень, то ли студентка в своей жизни ни разу не встречала слова «порты». Но то, что ее язык молол, не сверяясь ни с какой мыслью, – это точно. А как хочется, чтобы сначала думали, а потом говорили, пусть даже путь от мысли до языка был бы чуть длиннее, зато – вернее.
Вам хочется знать, поставила ли я зачет барышне? Поставила: представляете, что бы она рассказала мне на пересдаче. Расписалась я нерадостно в ведомости и сказала, что образование она получает формально – и это ее проблема, и поставленный мною зачет тоже формальный, но это, к сожалению, проблема моя.
Барышня осталась мною недовольна.