Наш Горный факультет раньше отличался некоторой мужественной простотой нравов. Поступали туда ребята попроще, но и порядки были менее строгие. Короче говоря, не считалось чем-то из ряда вон выходящим, если студенты приносили преподавателю-горняку на экзамен «пузырь» — не в качестве взятки, а, так сказать, в психотерапевтических целях. Никто ведь не упрекает старшеклассниц, которые приносят на экзамен любимой учительнице цветы? А для мужественного горняка бутылка водки, подаренная от чистого сердца, эквивалентна роскошному букету алых роз.
Я не хочу бросить таким образом тень на всех преподавателей этого славного факультета, но один из наших экзаменаторов определенно не видел ничего зазорного в том, чтобы пропустить перед тяжелым экзаменом стаканчик-другой и настроить себя на более позитивный лад. Короче, в тот день бежать, как обычно, пришлось мне. Во-первых, в отличие от многих моих одногруппников, я был коренным туляком и хорошо знал географию винных точек. А во-вторых, приобретение спиртного в тяжелые годы застоя было занятием непростым и требовало изрядной сметливости, которой я, очевидно, обладал в достаточной степени. Словом, на меня были возложены надежды всего нашего потока, и я их оправдал, вернувшись буквально через четверть часа с залогом нашей отличной успеваемости, а также душевной гармонии экзаменатора, который на несколько минут уединился в подсобном помещении, чтобы выйти из него просветленным и гуманным, как мать Тереза.
В течение экзамена наш наставник удалялся в подсобку ещё несколько раз, и с каждым заходом его мировоззрение становилось все более позитивным. Он принимал экзамен исключительно в алфавитном порядке, и все студенты с фамилиями на буквы А, Б, В и так далее мгновенно получили высшую из возможных оценок. К середине алфавита, однако, благотворное воздействие моего подарка начало сходить на нет, и наш преп стал впадать в нехорошую задумчивость. Студенты на буквы Ё, П, Р уже довольствовались четверками, что все-таки значительно превышало реальный уровень их интеллекта.
Я не без волнения ждал своей очереди, но, как главное лицо этого парада успеваемости, все же надеялся на отличный для себя исход. И вдруг, как гром среди ясного неба, я услышал: «Стасюк — неуд!» Это было настолько чудовищно, что я не мог поверить своим ушам. Конечно, я знал предмет на твердую двойку, но и все предыдущие соискатели знали его не лучше. Почему же эта педагогическая ежовщина, эта необоснованная никоим образом репрессия обрушилась именно на меня?
— За что? — только и смог пробормотать я.
— Не бери в голову, — постарался утешить меня демократичный преподаватель. — Просто алфавит начал подходить к концу, а мне для порядка надо было поставить хоть пару двоек, чтобы все выглядело натурально. Так, кто у нас там на букву Х?