В 2000 году каким-то чудом (с первого раза!) я поступила в Литературный институт имени Горького в Москве. Заочная учеба — не есть полноценная студенческая жизнь, заметит любой опытный студент всех времен. Но ведь и сессия два раза в год позволяет приобщиться к институтской романтике. Хотя бы… попробовать ее на вкус!..
Словно в «Хрониках Нарнии», все началось с платяного шкафа.
Переступив порог московской папиной квартиры, где предстояло жить целых 20 с лишним дней, я так и ощутила запах приключений. Папа, со дня моего двухлетия приезжавший навестить дочь примерно раз в год, обитал здесь почти в дикую. От бывшей жены его отделяла тоненькая межкомнатная перегородка и приличная по толщине стена взаимного недоверия. На время моего приезда отец нашел себе другое пристанище. Уже через полчаса после моего появления он исчез. А я так и осталась стоять с сумками посреди комнаты в полном недоумении
В каморке папы Карло — почти состоявшегося режиссера, писателя, драматурга — меня встречал не просто беспорядок. Это был самый удивительный беспорядок из всех, что доводилось видеть. В несколько ярусов над головой в какой-то сложной системе, как молекулы полимеров, скрещивались и расходились в сторону самодельные полки с книгами, собираемыми отцом с упоением, доходящим до экстаза. В углу, за занавеской, похожей на театральный занавес, высился лихой не застеленный топчан с коллажем на стене — из обрывков репродукций разных авторов, старых фото и других занимательных клочков. По углам пылилась масса всего интересного. Но большую часть комнатушки занимал огромный, старинного вида не закрывающийся шкаф, из которого по всем направлениям выглядывали рукава, брючины, карманы, ремни, платки и галстуки всех форм и цветов. Ему-то — этому шкафу — я и посвятила сбереженный для знакомства со столицей вечер. И еще один. И еще…
На четвертый день домой пришел мой великий предок. И опешил. «А где же все?» — в ужасе спросил он, театрально-широким жестом обводя слегка расчищенную для жилья комнату. Похоже, наведенный мной порядок инородным телом вклинился в этот причудливый мир. Тонкие связи папы с привычным хаосом: с захламленным столом, с «подмостками» за занавеской, а главное, с чудесным шкафом (театральной гримеркой, гардеробом и складом реквизита одновременно) оказались разрушены, так что и его радость от общения со мной тотчас же приугасла. Бурно оценив мое «безобразие», папа снова канул туда, откуда пришел, даже не оказав гуманитарной помощи пострадавшим от трехдневной уборки… И как студенту бедному выживать?..
Сессия была в самом разгаре, когда запасы моих скудных средств подошли к концу. Отсутствие опыта рациональной траты денежных единиц сразу сказалось на содержимом холодильника. Выручала гречка, особо любимая за пользу и дешевизну. К ней Бог послал и несколько запоздалых помидоров, заботливо выращенных отцом на балконе в банке из-под топленого масла и каким-то чудом уцелевших в сентябре. Но время шло, крупа в пакете заметно мелела…
Тем временем в институте тоже можно было рассчитывать разве что на скромный обед по талонам. Правда, несколько утешало, что вместо заскорузлой студенческой столовки будущих Метерлинков, Ремарков и Вийонов угощали трапезой в джазовом баре. Он располагался прямо на территории Литинститута и поражал воображение провинциальных гениев своим креативным интерьером: стильными столиками, бликующим дорогими бутылками баром и инфернальным освещением в багровых тонах. В то время все это было почти экзотикой. Говорят, по вечерам здесь звучал живой джаз..
Правда, стиль заведения сильно контрастировал
с тем, что подавали для поддержки штанов и умов мученикам науки. Взамен на крошечный серенький талончик мы получали по неполной тарелке водянистого супа, по гарниру с символической не то рыбкой, не то котлеткой, и по классически-розовому компоту. Впрочем, мы и этому были безумно рады, — бесплатно ведь!
Однажды, правда, аспиранты Высших литературных курсов устроили Капустный бунт. Может, тушеная до бесцветного состояния капуста и не была тухлой в полном смысле этого слова, — так, слегка с душком. Но молодые дарования, склонные к творческому переосмыслению действительности путем гиперболы, всей толпой, как ожившие «Буря и натиск», бросились в кабинет к ректору.
Через несколько минут он сам эффектно появился в баре. Красные отблески делали его зловещим, величественным и слегка похожим не то на Лермонтова, не то на его любимого крылатого героя. Капуста была раз и навсегда с позором изгнана из институтского меню. Вместо нее водворилась… овсянка. Вот вам и итог всех революций…
А в папиной каморке все-таки закончилась гречка. И помидор с тощей лозой на балконе больше не одаривал своими райскими плодами. Целых два дня нужно было как-то выживать… Выживает, как известно, сильнейший. На оставшиеся крохи удалось купить пол-черного и пол-десятка яиц (формулировка пол-десятка особенно порадовала продавщицу на развале). Но и эти прелести бытия скоро подошли к концу. Дальше пришлось проявить изобретательность.
У хозяйки квартиры — бывшей папиной жены — еще недавно жил кот. От него остались воспоминания и застарелая банка консервов «Кити-кет» в недрах опустевшего холодильника. Содержимое банки оказалось малопригодным для пищи — вязкая несоленая масса в желе с густым запахом сои… Помянув хозяйского кота недобрым словом и зажмурившись, мне ничего не оставалось, как проглотить эту невообразимую еду. В животе забурлило, в глазах заискрило… Но шерсть, слава Богу, не выросла, хотя отчаянно замяукать с голоду ох как хотелось!..
Три дня спустя в Туле, за большим и сытным торжественным столом в мою честь в кругу семьи, все это вспоминалось как отчаянное и невероятное приключение на каком-нибудь затерянном острове за океаном. Как участие в программе «Последний герой», которой в то время еще не было на ТВ. Интересно, может быть, ее выдумали именно студенты? Те, для которых важно не только вовремя сдать хвосты, но и остаться в живых — в каменных джунглях другого города…