2000-ый год… Двадцать лет, интересная компания,стихи, которые приходят легко — словно ложатся на музыку, которая звучит у тебя внутри… И острое желание попытать счастье. А почему бы не поавантюрить — взять и поступить в Литинститут имени Горького в Москве? Папа ведь когда-то пробовал…
И вот — одним пальцем старательно отпечатанная мной на старой маминой машинке пухлая рукопись упакована в конверт и едет в Москву — внушительным заказным письмом с уведомлением. Длинные синие тени на теплом асфальте, сумерки, беспричинная радость и предвкушение чего-то — аж дух захватывает!..
В ожидании ответа — неделя, две, три, и — тишина… Что делать? Набиваю на машинке еще один экземпляр своего стихотворного опуса, снова отправляю. И вдруг… вот оно, долгожданное письмо с литинститутским штампом на месте адреса! С трепетом надрываю уголок, а там — на дешевой желтой бумаге сухая казенная фраза… Нет, мол, не годятся Ваши вирши. Не прошли творческий конкурс…
«Ну, и нечего страдать», — утешает мама, — «Ты что думала? В Литинститут люди годами поступают, и не такие «зеленые», как ты. Тем более на поэзию. Я тоже в свое время не прошла, зато окончила пед, а это конкретная профессия. Отец твой получил вот литинститутскую корочку драматурга, и что же? Всю жизнь скитался по квартирам, жил в парке — в захолустном планетарии…»
Почти приняв на веру родительские аргументы, утешаюсь горькой шоколадкой вперемешку с еще более горькими слезами… Ну, значит, не судьба. А на столе уже лежат примерные вопросы для вступительных экзаменов на филфак — открытые и тут же захлопнутые со вздохом. Нет, снова в школу, пусть даже за учительский стол— ни за что!
Но вот однажды летним утром по пути на работу — еще один конвертик, повеселее с виду. Штамп тот же, московский. Несу его через проходные, как взрывное устройство, самой себе стараюсь не засветить. А вдруг — еще одна нехорошая желтая бумажка?
Прихожу на завод, где без особого рвения и веры в свою миссию третий год тружусь резчиком по дереву. Беру с верстака остро заточенный нож-косяк и с чувством вонзаю его в конверт: так тебе, злыдень, так тебе, клеймо неудачника, булгаковский МОССОЛИТ в действии… И с удивлением достаю пораненный мной с краю кипельно-белый листочек хорошей мелованной бумаги. Это значит…да?!! Прошла творческий конкурс?… А в приложении — условия поступления в вуз!!! Что за чудеса?..
…Два месяца спустя под музыку Джеттер Талла, удивительно попадая в ритм, поезд отстукивает километры до Москвы. Почти осеннее солнце гонится вслед — бежит за экспрессом, спотыкаясь о сосны и разбиваясь вдребезги на выпуклом зеркале Оки. Мне весело и легко от его преследования. Москва-Курская, столпотворение, метро…
Все, как обычно. А ведь говорили предки: «Ты что, с ума сошла? Куда едешь, в столичном центре только что взрывы отгремели, везде оцепления. С твоими темными волосами и внешностью в духе прабабушки-турчанки ведь заметут, как шахидку, ночевать будешь в милиции. А регистрации-то московской нет. Дура!», — вспоминаю, улыбаясь.
Но вот и нужная станция… переход с Пушкинской на Тверскую… Выход наверх… И вдруг людской поток выносит меня под обугленные своды тоннеля. Сверху торчат провода, под ногами — осколки, куски штукатурки, пыль… Люди в оранжевых жилетах спешно убирают, замазывают, закрашивают то, что осталось после недавнего взрыва. В конце тоннеля — затор: скорбные фигуры с зажженными
свечами застыли у правой стены, идущие мимо невольно замедляют шаг. Душно, еще пахнет гарью, целлофаном, вянущими цветами. Сладковато-приторный застоявшийся запах отвратителен — это запах смерти, как на кладбище при большом стечении народа. И кажется, всех охватывает одно и то же: страх, паника, неуверенность. Перед глазами живо промелькнули шокирующие кровавые кадры с новостного канала…Вздрагивая, выхожу на свет…
Каждое утро мой путь лежит теперь через этот переход, — другой дороги в литинститут нет. И не отвязывается ощущение, что это не случайно. Что Ты хочешь сказать, Господи? Что каждый день, возможно, последний? Как перевести твои послания, не исказив?
Странное, смешанное чувство… Вот она. мечта всех студенток — Москва, всех кропающих строчки — Литинститут, детское счастье, пахнущее Макдональдсом. И совсем рядом — общее горе, ужас, и каждый день приносят и приносят цветы, и они, зачем-то жертвуя собой, ежедневно медленно умирают…Стены уже побелены, провода закреплены по-прежнему, следов кошмара вроде бы не осталось, но запах страха висит в переходе и никуда не улетучивается. Проходя здесь, каждый, похоже, внутренне поеживается, хотя и утешает себя: молния, мол, дважды в одно дерево не попадает, бояться нечего. Да и спецслужбы не просто так деньги получают. И милиция дежурит через каждые несколько метров… Но тревога все равно такая реальная, что кажется, можно взять ее и потрогать. Я потрогала. Поверьте, малоприятно на ощупь.
Подземный переход — вот что время спустя осталось в памяти от вступительных экзаменов, от ярких событий, от столичной студенческой жизни. От стихотворных размеров, где я не сразу смогла отличить безликие схемы хорея и анапеста, пока не угадала на слух. От настоящих стихов, звучавших в творческой мастерской поэта Владимира Кострова. От потрясающих лекций профессора Минералова по славянской мифологии и профессора Джимбинова — по античке… От увлекательных рассказов историка Орлова о старинной Москве со вспышками ярких слайдов ее зданий — то в стиле нарышкинского барокко, то — высокого классицизма… Все это размылось временем в красивые радужные пятна.
Но — словно это было вчера — так и стоит перед глазами серебристый тоннель. Нежилое, временное место, где ежедневно за минуту проходят тысячи, и нет времени разобраться, кто есть кто: террористы и их жертвы, студенты и преподаватели, побирушки и бандиты, влюбленные и разлюбленные. Суета — как броуновское движение жизни, все промчалось и схлынуло, остались цветы и свечи.
«Что общего между вороном и письменным столиком?» — задавал вопрос сумасшедший герой Льюиса Кэролла — Шляпник в «Алисе в стране чудес». Что общего между Москвой, Бен Ладаном и анапестом, — попробуйте, спросите у меня. Это только на первый взгляд никаких ассоциаций. Поверьте, мне будет что вам рассказать — и в прозе, и в дружеском разговоре, и еще, может быть, в стихах…
По Москве
В котловине центра города — зной,
Вечно пробки и томление тел…
Вновь приехавшая в ад расписной,
Я скитаюсь по Москве — не у дел.
Благородных не бывает здесь мук,
Но какая-то во всем маета…
Видно, первый это дантовский круг, —
За рекламой у метро — тень креста.
По проспекту в тесноспетой толпе,
Сквозь бульвар и типографский товар,
К белой
церковке спускаюсь — к Тебе,
Переулком, через джазовый бар.
Мне светло от не расписанных стен,
Мне легко от потолков — не лепных:
Перезвон убережет от подмен,
Выйду прочь — на сердце теплится стих.
И увижу я не город, а Град!
Меж церквами цепь прочна и звонка!
Если так, пока столица — не ад,
Но чистилище всем — наверняка…