Жила была-тетрадь. Толстая, растрепанная, потерявшая свежесть лица и прежнюю привлекательность форм, словом, совсем замотанная жизнью особа. Коллеги по сумке, где ей приходилось проводить однообразные и безрадостные будни, говорили: «Ты совсем потеряла себя. Ну нельзя же так, тебе еще совсем не много лет!» И сердобольно пытались устроить ей что-то вроде «Снимите это немедленно» или «Модный приговор». Но все было тщетно: никакие глянцевые обложки не могли преобразить ее разбухшие от записей страницы, а от всякого рода попыток ее «переодеть» собственная старая обложка на скрепках только разболталась и вконец измочалилась…
Занятия стрит-дансингом (когда сумка ее хозяйки тряслась по пути из института домой на ходу, в автобусе, через многочасовые пробки) вообще испортили ей нервы. О внимании всяких там интеллектуальных органайзеров и весьма брутальных ежедневников, с ног до головы одетых в кожу, и речи не шло. Ей нужно было всего-то немножко тишины, покоя и уединения. Но и этих радостей она была лишена.
Ее не в меру темпераментная хозяйка, которую в группе звали не иначе как «свой парень», приходила с утра на занятия, доставала свою общую тетрадь и с размаху швыряла ее на стол. Хрупкие листы привычно постанывали от этой ежедневной экзекуции. Все лекции за первый курс каким-то чудом умещались в тетрадке, на то она и родилась под унизительно-уравнительным именем «общая». Здесь было все: лекции, расписания, обрывки стихов и песен, рисунки в стиле граффити, телефоны друзей и подруг, счет футбольных матчей, рецепты студенческих бутербродов и прочее-прочее-прочее… Сзади обложка была липкой от пролитого кофе и чая и носила следы всех утренних трапез и вечерних пирушек.
…Обычно на рассвете, перед тем, как зазвонить будильнику и начаться новому кошмару, бедную засаленную тетрадь посещали суицидные мысли, и это был тревожный симптом. Ей хотелось выпрыгнуть из сумки под колеса машин — в талый снег, прямо в месиво из грязи, песка и бензиновых пятен. Или ненароком упасть с балкона третьего этажа, где, облокотившись о парапет, суровая студентка до сумерек листала ее перед зачетом. Или попасть в лапы к здоровенной овчарке Герде, когда та чувствует весну и рвет когтями обои в предчувствии кобелиной любви…
В утренние часы тетрадь малодушно молила сотворившего ее таинственного бога по имени «Тулбумпром», чтобы он разом прекратил все ее страдания.
Однажды привычный ход вещей нарушило одно происшествие. У «своего парня» Машки Ивановой появился… парень! Вот он, стоит возле ее стола на большой перемене. Скромный «ботаник» в очках, галстуке и классических брюках вместо общепринятых джинсов. «И откуда он взялся на мою голову», — подумала тетрадь, машинально запоминая его сотовый, тут же вписанный в нее холеной суховатой рукой. И тут с хозяйкой случилось что-то странное. Все ее рациональное «мужское» начало наглухо застопорило. Прозвенел звонок, и счастливая Машка с гиканьем и вприпрыжку вылетела из кабинета, с чувством хлопнув массивной дверью. Тетрадка осталась лежать в аудитории…
В кабинет пришла другая группа, забытую тетрадь задели сумкой и столкнули куда-то под стол. Там она и пролежала до вечера в пыли, рассматривая подошвы ботинок и набойки на каблуках. Сквозняк из форточки был свежим и пьянящим, как ветер перемен.
В конце дня уборщица с тряпкой в руке и шваброй наперевес ангелом-хранителем в сером халате устало встала в дверях. Заботливая и бережливая, как все добрые люди в старости, она отнесла найденную
тетрадку в деканат. Секретарша плюхнула на нее сверху какие-то учебники, потом методички… Там тетрадь провела еще энное количество дней. Разбирая стол перед восьмым марта (как-никак, близился корпоратив), помощница декана наткнулась на постройневшее под прессом книг тело потерявшейся. И только рука секретарши с ветхой тетрадкой зависла было над мусорной корзиной, как в деканат зашла библиотекарша. Рука с общей тетрадью замерла в воздухе. «Нина Петровна, тут студентка какая-то потеряла свои записи, я вот хотела выбросить, а вдруг объявится? Может, к себе заберете, к Вам весь институт приходит за литературой?».
Так бедолага тетрадка очутилась в институтской библиотеке. Библиотека — странное место, посетителей то густо, то пусто. В свободное время Нина Петровна то вязала шапочки, то вырезала багеты из конфетных коробок для дешевых репродукций из журнала «Октябрь». От делать нечего она взялась полечить потеявшуюся тетрадку. Нина Петровна разогнула ржавые скрепки, скеила, прошила листы, сделала оригинальный переплет. Она решила, что хозяйка вряд ли объявится. А ей на пенсии будет что полистать — вспомнить имена знакомых преподавателей, лекции по зарубежке почитать, стихи всякие. Да и анекдоты приличные.
Тем временем Машка сбилась с ног. Старая тетрадка оказалась не то что полезной — просто бесценной. В ней было все: лекции, которые, попробуй теперь, восстанови! Все контакты, расписания и нужные адреса. А главное, драгоценный телефон умника Артема, внимания которого она так добивалась! Ну, все — конец учебе и личной жизни…
Машка обежала всех и опросила весь факультет, но безрезультатно. Уборщица страдала склерозом. Секретарша — девичьей памятью. Студенты перед сессией погрузились в составление шпаргалок. А в библиотеке Мария была редкий гость.
…Как-то Артем томился над каким-то тупым, но очень редким учебником в читальном зале. Формулы плыли куда-то мимо: перед глазами все время стояла эта растрепанная девчонка с залихватской ухмылкой, которая обошла его интеллектом на бреен-ринге. И почему она не звонит, размышлял он? Взгляд рассеяно упал на библиотекарский стол. С края свисала раскрытая тетрадь с исписанными листками. О чем-то она напоминала.
Сдавая на абонемент редкостно-тупой учебник, Артем машинально поправил тетрадь на столе, которая так и норовила упасть. И вдруг увидел там… свой почерк и свой телефон!!! Машкина тетрадка! Вот вам и повод снова подойти к этой рыжей хиппи с первого курса, которая считает себя умнее всех. И все ей высказать!..
«Маш, привет, слушай, а это не твоя тетрадь?», — репетировал он про себя на бегу. И вдруг нос к носу столкнулся с хозяйкой терадки в коридоре. От неожиданности оба потеряли дар речи. Встретив одновременно два таких необходимых объекта — СВОЮ ОЧЕНЬ ВАЖНУЮ ОБЩУЮ ТЕТРАДЬ СО ВСЕМ-ВСЕМ-ВСЕМ И САМОГО УМНОГО СТУДЕНТА, КОТОРЫЙ, ЕСЛИ ЧТО, ПОДСТАВИТ ПЛЕЧО НА ЭКЗАМЕНЕ, ДА И ВООБЩЕ, ОЧЕНЬ ДАЖЕ НИЧЕГО, Машка просто заключила их в объятия.
С этого момента старая тетрадь настолько похорошела, что в сумке и на столах ей не было равных. И дело было вовсе не в новом формате и переплете с иголочки.Она почувствовала себя любимой и необходимой, очень и очень ценной. А ради этого можно было стерпеть многое — даже то, что в тебе на каждой лекции рисуют портрет одного очкарика — то ручкой, то фломастером, то карандашом.